Венчание с морем

Венецию часто сравнивают с Афродитой (римской Венерой) - богиней, рожденной из утренней морской пены в тот момент, когда ее оплодотворило семя Урана, оскопленного Кроном за мгновенье до этого. В латинском, как и в русском языке, слово море (лат. mare) относится к среднему роду. В итальянском среднего рода нет, и слово море (итал, mare) - мужского рода. Однако в венецианский диалект относит море к женскому роду, совсем неслучайно. Главный политический ритуал Венеции -символическая женитьба дожа на Адриатике. С XIII в. на праздник Вознесения дож обручался с морем, как муж с женой.

Вознесение отмечают в четверг шестой недели после Пасхи. На протяжении веков, в этот день на рассвете специально назначенный патриций, отвечающий за подготовку церемонии, решал, спокойно ли море. Если море было спокойно, он публично объявлял о начале празднества. После мессы в Сан-Марко дож, высшие городские магистраты, послы иностранных держав всходили на борт «Бучинторо» - парадной галеры венецианских дожей.

Над ее кормой под красным балдахином возвышался трон, украшенный резными сценами двенадцати подвигов Геракла. Навес над верхней палубой был расписан, «как большая книга», аллегориями бесчисленных достоинств, воплотившихся в Венеции и ее правителе. На корме крылатые львы св. Марка соседствовали с эмблемами ремесел венецианского Арсенала. На носу, над устрашающими рострами, размещались аллегории Справедливости и Мира и божества рек, протекающих в венецианских владениях.

Макет Бучинторо

«Бучинторо» отдавала швартовы под пение религиозных гимнов и звон церковных колоколов. Весь город на тысячах разукрашенных судов и суденышек следовал в ее кильватере. По пути к кортежу присоединялась лодка патриарха. Патриарх благословлял море, испрашивая у Бога хорошей погоды для мореплавания. Далее торжественный флот направлялся к выходу из лагуны. Здесь, где по-настоящему кончалась Венеция и начиналось море, происходили главные действия ритуала.

Патриарх кропил море святой водой. Дож со словами: «Мы берем тебя в жены в знак нашей истинной и вечной власти» бросал в море обручальное кольцо, после чего процессия двигалась на остров Лидо, где снова молились и пировали до глубокой ночи.

Сложившаяся в XIV в. историческая легенда поясняла водную феерию. Речь в ней шла об особых дарах - триумфах, сделанных Венеции папой Александром III. Они стали знаками власти дожа прав венецианцев на Адриатическое море.

Венецианские авторы так описывали возникновение папских даров. Опасаясь, что император Фридрих Барбаросса может его пленить, папа римский Александр III бежал в Венецию, где ночевал на паперти, пока не был узнал паломниками, которые донесли о нем дожу. Дож Себастьяно Дзани без колебаний взял епископа Рима под защиту, пообещав стать посредником в споре викария Иисуса Христа с Фридрихом. В благодарность преемник Князя апостолов преподнес Дзани первый из триумфов - право носить по большим , праздникам  белую свечу.  Затем для скрепления будущего договора великодушный патриарх  Запада позволил дожу вместо восковых печатей использовать свинцовые.

Венецианское посольство Барбаросса встретил развязными угрозами извести всех венецианцев, если они не посадят примаса Италии в колодки. Получив отказ, император выслал против Венеции флот, на главном корабле которого держал   флаг   его   сын   Оттон. Спешно снаряженная венецианская флотилия выглядела значительно слабее, но у командовавшего ней Себастьяно Дзани был меч, врученный ему наместником святого престола. Чудом венецианцы одержали победу и пленили Оттона. Дож подарил Александру вражеского предводителя. Папа ему - третий триумф: золотое кольцо и право венчания с морем.

Оттон умолил верховного первосвященника вселенской Церкви сделать снисхождение и помириться с властителем империи. На праздник Вознесения 1177 г. Александр III и Фридрих встретились в венецианском соборе Сан-Марко, где Барбаросса по традиции целовал рабу рабов Божьих ноги. Прямо из собора папа, император и Дож на кораблях пошли в Анкону. Там горожане поднесли Фридриху и Александру по зонтику. Папа отказался принять свой, пока такой же подарок не получит Себастьяно Дзани. Император было запротестовал, но потом согласился. Так у дожа появился четвертый триумф.

"Возвращение Бучинторо", Каналетто

Наконец, по прибытию в Рим папа подарил Дзани заключительные триумфы - восемь знамен и Длинные серебряные трубы, с которыми его вышли встречать римляне. Вместе со свечой, свинцовыми печатями, мечом, кольцом и зонтиком они составили набор городских символов, исполнявших роль в разнообразных венецианских политических церемониях.

В этом предании о дарах правдой кажется только то, что после проигранной битвы при Леньяно император Фридрих Барбаросса, согласившись на переговоры, в 1177 г. встретился с папой в нейтральной Венеции для заключения перемирия.

Однако легенда так глубоко проросла в реальность, что, когда в начале XVII в. папа Клемент VIII обвинял венецианцев в присвоении папских земель в Романье и упрекнул за всегдашнюю неверность, их послы, оправдываясь, стали всерьез ссылаться на услуги, оказанные Александру III дожем Дзани. Клемент поднял послов на смех.

На самом деле церемония в день Вознесения засвидетельствована в Венецианской лагуне задолго до 1177 г. Кажется, первоначально праздник на воде сохранял память совсем о другом историческом событии, а именно победоносной экспедиции дожа Пьетро Орсеоло II в Далмацию ок. 1000 г. Успешно воюя с далматинскими городами, венецианцы сумели тогда впервые установить контроль над значительной частью акватории Адриатического моря. По этому памятному случаю каждый год в праздник Вознесения дож плавал на Лидо, где сопровождавший его епископ благословлял море. Считалось, что церемония помогает от бурь, но она же виделась благословением моря как могилы моряков.
И. Л. Дубровский, "Италия, города искусств"

Судоходство и торговля

Венеция потеряла свое господство в Адриатическом море: это стало совершенно очевидным в 1702 году, когда из-за французских сил, находившихся на границах лагуны, был отменен праздник обручения с морем в день Вознесения. С тех пор английские, французские, голландские, австрийские и даже русские военные корабли свободно плавали по всей Венецианской лагуне, игнорируя протесты Венеции — которых на самом деле становилось все меньше и меньше, поскольку республика постепенно примирилась с реальностью. Касательно торгового флота положение было еще более унизительное. В Средние века все иностранные торговые суда, входящие в Адриатическое море, обязаны были доставлять свой груз в Венецию, где тот, если возникала необходимость, перегружали. Позднее эти правила стали менее строгими: вместо этого Венеция наложила таможенные пошлины на все грузы, направляющиеся в другие порты, и ручалась за то, что другие положения относительно пошлин, карантина и — самое важное — традиционной государственной монополии на соль будут должным образом соблюдены.

Теперь же те самые торговые суда, которые двигались быстрее патруля и имели лучшее оснащение, могли ответить смехом на попытки Венеции контролировать их деятельность. Они беспрепятственно добирались до императорского Триеста, папской Анконы, да и вообще до любого нужного им порта.

И только в 1736 году, при Альвизе Пизани, Венеция стала предпринимать активные шаги, чтобы исправить ситуацию. К тому времени требования правительства, чтобы все венецианские торговые суда в Восточном Средиземноморье плавали с эскортом, дабы защитить себя от пиратов, не привели к ожидаемым результатам. Судовладельцы частенько должны были ждать месяцами, прежде чем соберется эскорт; а когда это все-таки происходило, он двигался со скоростью самого медленного судна, принадлежавшего фрахтовщику. Когда караван прибывал в пункт назначения, внезапный переизбыток товаров отрицательно сказывался на ценах.

"Второй виконт Бойн и его друзьяв в каюте венецианского судна", Густав Гамильтон,

С тех пор любым судам, длина которых превышала 70 футов, а на борту было не меньше сорока людей и двадцати четырех пушек, позволялось отправляться в плавание без сопровождения.

Потребность в большем количестве судов подходящих моделей привела к буму в судостроительстве в Арсенале. Впоследствии торговля расширилась на восток — особенно когда в Европе бушевала война, а венецианские корабли могли ходить под нейтральным флагом — и также на запад. Однако берберийские пираты, которые не медлили и позаботились об усовершенствовании моделей своих кораблей, представляли для Венеции угрозу в последующие двадцать лет, до тех пор, пока республика не потеряла терпение и откровенно не откупилась. Но даже после этого, как мы увидим, проблема была решена не до конца. Тем не менее Венеция достигла своей цели. В последующие тридцать лет она увеличила коммерческий тоннаж почти вдвое, а в 1794 году в государственном реестре было не менее 309 торговых судов.

Одновременно с ростом судостроительства произошел стремительный подъем транзитной торговли. В самом начале столетия она резко снизилась, особенно после того, как император в 1719 году объявил Триест свободным портом, а через тринадцать лет папа сделал то же самое в отношении Анконы. Однако Венеция, согласно реформе, в 1736 году отказывается от старой протекционистской политики, и вскоре Риальто стал славиться своими иностранными торговцами, чего раньше никогда не было. Правда, грузы стали не такими экзотическими, как прежде. Торговлю пряностями еще в 1600 году захватила голландская Ост-Индская компания. Теперь Венеция имела дело главным образом с отечественными товарами или, по меньшей мере, с местными адриатическими — вином, оливковым маслом, серой, солью, изюмом и коринкой с Ионических островов. Но прибыль уменьшалась. В 1782 году возникла необходимость расширить набережную Рива с восточной стороны от тюрьмы, чтобы освободить пространство для выгрузки товаров; и по мнению Лэйна, современного ведущего специалиста по экономике Венеции, «казалось, что тоннаж грузов, прошедших через порт Венеции в 1783 году, был больше... чем за всю историю города».
Джон Норвич, "История венецианской республики"

Гондолы и гондольеры

Еще в прежние века путешественники отмечали, что нельзя представить себе большего комфорта, чем когда лежишь на черных подушках в черной лодке. Гондола бесшумно скользит, вокруг тихо плещет вода — ни шума, ни пыли, ни толчков, ни остановок. Сверху пригревает солнце, да иногда проносится ласковый ветерок... Гондола, управляемая одним человеком и одним веслом, именно «скользит» — ровно и медленно, словно везет какую-то мрачную тайну. Ее черный цвет и почти беззвучный ход настраивают на соответствующий лад.

"Гондольер на море ночью", И. К. Айвазовский

Происхождение слова «гондола» (ударение в этом слове делается на первом слоге) неясно до сих пор; некоторые лингвисты считают, что в основе его может лежать латинское название лодки, а может — греческое, византийское или иллирийское. В исторических документах гондола впервые упоминается в конце XI века, но появилась она, конечно же, раньше. Романтическая легенда повествует, что гондола — это вовсе не лодка, а полумесяц, который, не желая бросать нескромный свет на страстные объятия влюбленных, упал с небосвода и почернел, как только погрузился в холодную воду лагуны. Поэтому острый нос и изогнутый конец гондолы сверкают именно потому, что она произошла от сияющей луны.

Венецианская знать раскрашивала гондолы в яркие цвета, и чем больше богатела Венеция, тем роскошнее и огромнее становились гондолы. Но во время чумы 1630 года они были выкрашены в черный цвет, а в XVIII веке городские власти приняли решение, подчиниться которому должны были все: гондолы следовало красить только в черный цвет и делать их только определенного размера — 10,87 х 1,42 метров. С зазубренным металлическим украшением на носу и гребцом с одним веслом на корме, теперь гондолы отличаются друг от друга только величиной и большей или меньшей роскошью отделки.

Гондолу строят искуснейшие мастера. Каждая лодка состоит из 280 деталей, сделанных из восьми разных пород деревьев — ель, лиственница, вишня, орех, вяз, дуб, липа и красное дерево. Следует отметить, что гондола специально делается асимметричной, что придает ей характерный наклон. Форма ее с течением времени изменялась, но с 1700 года она получила традиционный металлический нос, искусно выточенный в форме алебарды, а на нем — загадочные зубцы. Согласно легенде, именно такая форма символизировала изгиб Большого канала и шесть районов, на которые разделена Венеция. Сами венецианцы считают, что металлический нос на корме гондолы представляет по форме остров Джудекку. Нынешние гондолы часто покрыты деревянной резьбой, повторяющей орнамент XVIII века.

Включая носовое украшение, вес гондолы составляет более 350 кг. Благодаря своему изящному корпусу и плоскому дну гондола великолепно приспособлена к передвижению по неглубоким и узким венецианским каналам. Но управление ею требует большого искусства и только на первый взгляд кажется делом легким. Мастерство приобретается в течение многих лет, поэтому профессия гондольера передается, как правило, по наследству вместе с самой гондолой, стоимость которой довольно высока.
Надежда Ионина, "Венеция. история. Легенды. Предания"

По предварительным подсчетам в Венеции около шестидесяти тысяч человек – как местных, так и приезжих – зарабатывали себе пропитание перевозками, и гондольеры среди них были чем-то вроде государства в государстве, не только составляя однородную и мощную группу, царившую на театральной галерке, но и оказывая заметное влияние на всю вообще городскую жизнь — влиятельностью гондольеры уступали разве что патрициям, для которых, в случае какого-либо возмущения, были наилучшей защитой.

Все они приносили и нерушимо блюли клятву никогда не разглашать ни слова из поневоле услышанных разговоров между пассажирами, а если обнаруживалось, что один из них все-таки донес о ночных похождениях какой-нибудь дамы ее мужу, товарищи по корпорации вполне могли его за это утопить.

Без гондольера не обходилась никакая любовная связь и никакая политическая интрига, ибо его гондола была сразу приютом наслаждения и надежнейшим из убежищ, так что соблюдаемый гондольерами зарок молчания оказывался спасением для многих беглецов — начиная с Казановы, сумевшего бежать из знаменитой Пьомби, тюрьмы во Дворце дожей, и доставленного на материк гондольером, даже не попытавшимся выдать его властям.

Терпение гондольеров, часами ждавших, пока соблаговолит появиться какой-нибудь князь или посол, было сравнимо лишь с любезностью и дружелюбием, царившими внутри корпорации при исполнении ее членами своих обязанностей; Грослей отмечает, что «рядом с варварски грубыми парижскими и лондонскими лодочниками гондольеров можно назвать людьми смиренными и почти святыми». 

Их остроумие, их находчивость, их относительная умеренность в винопитии — всё это делало их желанными помощниками для всех слоев венецианского общества, а равно и для иностранцев. Все знали, что на гондольера можно положиться, затевая любовную интрижку и отыскивая тайный вход либо веревочную лестницу, чтобы пробраться в спальню дамы, а затем тот же гондольер еще и вовремя предупредит о нежданном возвращении мужа, тихонько затянув баркаролу.
Патрик Барбье, "Венеция Вивальди"