Утром двадцать восьмого числа Амедео получил послание от прете Антонио Риззо, доводившегося старинным приятелем ему и его отцу. Старик Антонио жаловался на летний зной, сообщал о том, что немного занемог, мучается одышкой, однако по-прежнему исполняет вверенные ему обязанности.
Несмотря на ухудшившееся самочувствие прете Антонио, иначе как большой удачей это нельзя было назвать. Впрочем, Амедео знал, что любая удача - это дар Господа за духовный или земной труд. Иной раз с везением соседствовало искушение, но даже если было и так, Саличи полагал, что готов пройти это испытание, лишь бы узнать истину.
История с исчезновением молодой девушки, наделенной несомненным талантом и удивительным голосом, вот уже пару недель не давала покоя совершенно разным людям, в том числе и ему. Во-первых, Амедео, в котором до поры до времени дремал некий авантюризм, хотел разобраться с причинами этого происшествия. Во-вторых, в нем священник  вполне ясно углядел поучительный сюжет для очередной новеллы. В-третьих, как и всякий писака, пусть и осторожно, он был склонен интересоваться тем, что виделось всем неразрешимым.
А случай с исчезновением юной певицы именно таким и был, ибо Юлия как в воду канула. Разумеется, Саличи решил навестить знакомца, а заодно разузнать, как обстоят приютские дела изнутри.
На следующий день, оказавшись в Оспедалетто, он совершенно естественно перевел тему с одышки прете Антонио на недавнее событие. Беседа была приятной и велась неторопливо, преданные слуги Господа пили травяной чай, прячась от яркого солнца. Пожилой священник сказал, что всему виной недосмотр и желание юных дев предаваться греховным удовольствиям более, чем когда-либо. Саличи не стал возражать, однако подумал, что причиной всему естественное желание людей быть любимыми. С этой точки зрения старое и новое время выглядели одинаковыми.
- И знаете, что они сделали?! - восклицал отец Антонио, в негодовании потрясая сухим перстом.
Амедео вопросительно поднял бровь.
- Они... всего лишь выгнали вон этого мерзавца! Отпустили на все четыре стороны!
Речь шла о приютском стороже, который был младше Риззо на два года и любил заложить за воротник.
- А какое наказание вы бы предложили? - неожиданно улыбнувшись, спросил Саличи.
- Я бы допросил его с пристрастием, затем высек, - вздохнул прете Антонио.
- Первое, думаю, уже сделали и без нас. Вы видели его с тех пор?
- Никак нет, - покачал головой Риззо.
- Жаль, - отозвался Амедео, сделав мысленную пометку о том, что стоило бы отыскать бывшего приютского сторожа, над которым дамокловым мечом висело недоказанное подозрение в подкупе.
Однако в этот день Саличи было суждено встретиться с другим человеком...
Выпив четвертую чашку чая, Амедео наконец покинул забавного в своей излишней строгости старика, пообещав усердно молиться за его здоровье и прислать знакомого врача, которого год назад выручил при падении в мутные воды канала. Теперь же, не замечая практически ничего вокруг, священник в задумчивости шагал по дорожке, ведущей к выходу из приюта. Младшие воспитанницы, по какой-то причине оказавшиеся свободными от обычных дневных забот, с интересом разглядывали человека в черной сутане, в такт шагам помахивавшего треуголкой.

Отредактировано Амедео Саличи (2012-03-07 22:50:49)

Услышав оклик, Саличи остановился, близоруко озираясь по сторонам. Девушку он узнал не сразу - только тогда, когда она приблизилась и заговорила с ним. Кажется, ее звали Мартиной, и о ней говорил прете Антонио, когда упомянул, о предстоящем банкете у дожа.
Священник поздоровался, убирая ладонь со шляпой за спину.
- Все важные дела на сегодня я уже сделал, - улыбнулся Саличи и жестом пригласил собеседницу пройти немного и сместиться от дорожки в сторонку, чтобы иметь возможность спокойно и без наблюдателей поговорить. Младшие ученицы, наблюдавшие за этим, тут же принялись оживленно перешептываться.
- Что случилось? – привычка проявлять участие в любой ситуации сработала сразу. Амедео раньше не доводилось говорить с этой девушкой, и теперь Саличи надеялся, что, возможно, Мартина в беседе так или иначе прояснит ситуацию с Юлией. Однако причиной разговора могло быть и что-то личное…
Мысленно священник укорил себя за то, что обращает внимание не на то, на что должен был, однако история со сторожем никак не выходила у него из головы.
Взгляд невольно скользнул по серым, каменным плитам стены, позеленевшим от хорошо росшего в сырости мха, затем обратился к хорошенькой как цветок девушке в монашески скромном сером платье с передником.

Жестом пригласив собеседницу присесть на находившуюся поблизости скамейку, Амедео сел рядом, аккуратно положив шляпу себе на колени. В ответ на извинения последовал жест, означавший, что "надоедание", которого опасалась Мартина, не надоедание вовсе. Девушка говорила, искренне волнуясь, а от того немного сбивчиво, но суть ее опасений была ясна. Чистая душа пребывала в смятении, и Саличи невольно восхитился той пылкостью и искренностью, с которой Мартина выражала свои опасения.
Синьор Бернарди слыл человеком добропорядочным, но излишне строгим. Все, кто слышали о намерении негоцианта жениться на сироте, понимали, что причиной тому чистота и неиспорченность девушек из Оспедалетто, которые, за исключением преданности музыке, вели почти монастырский образ жизни.  Вероятнее всего, этот человек как раз мечтал получить в жены хорошенькую и кроткую девушку, чтобы "воспитать" ее на свой лад и в дальнейшем положиться на беззаветную преданность супруги. Для сироты, чьим достоянием был всего лишь прекрасный голос, шанс выйти замуж за столь обеспеченного человека был по истине подарком судьбы. Однако, сделав выбор, Мартина уже не будет иметь права петь, даже развлекая гостей своего мужа. Таково было условие, с которым девушки покидали приют.
Священник вздохнул, обдумывая ситуацию.  Едва ли девушка понимала все хитросплетения мира, который находился за стенами Оспедалетто. Не понимала она также, что является предметом не столько сердечного, сколько делового интереса синьора Бернарди. Увы, не только в Венеции, но и повсеместно браки очень редко заключались по любви. Тем не менее,  у Мартины появлялся шанс стать уважаемой, хорошо обеспеченной женщиной при муже, который взамен послушания и кротости был способен обеспечить ее всем необходимым и даже больше.
- Синьор Бернарди очень достойная партия, - честно сказал Амедео. Саличи не любил кривить душой и наделся, что юная синьорина вполне ясно поймет его слова. - Он обещает вам любовь и заботу, а это означает, что, согласившись на брак, вы ни в чем не будете нуждаться и узнаете жизнь такой, какой прежде не знали.  Общество друзей мужа и его родственников, семейные заботы и воспитание детей. Вместе с этим вас вероятно ждут карнавалы, балы и праздники, о которых вы могли только слышать, разглядывая богатых и знатных господ, которые приходят навестить сирот и послушать, как хорошо они поют. Однако правила одинаковы для всех и никто не делает исключений, а тайное становится явным, - священник вздохнул. - Если вы выберете семью, то дороги к музыке уже не будет. С другой стороны, если вы выберете музыку, то вам придется остаться здесь и посвятить этому занятию весь остаток жизни, обучая младших воспитанниц своему мастерству. В любом случае необходимо твердое намерение и мужество. Это тот случай, когда приходится выбирать. К сожалению, полумер здесь быть не может, потому что речь идет о сознательной жертве. Но, все-таки, я бы посоветовал вам сначала присмотреться повнимательнее к вашему поклоннику и вместе с тем пока заниматься любимым делом. Молитесь, просите, чтобы Господь вразумил вас и действуйте, как подсказывает сердце.

Амедео грустно улыбнулся и отрицательно покачал головой. Мартина сыпала вопросами, а он не знал, что ей ответить. Как жили те женщины? Пели тайком? Саличи мог только лишь развести руками.
Венецианская добродетель была весьма своеобразной. Воспитывая талантливых сирот, дирекция приюта с лихвой компенсировала затраты доходами от концертов. Так что Оспедалетто часто принадлежали не только голоса воспитанниц, но и их жизнь. Большинство так и оставались за высокими стенами, чтобы учить других и приносить значительную прибыль на содержание других постояльцев приюта – престарелых и больных. Милосердие Венеции было очень практичным, и Саличи понимал, что это куда как лучше, чем богадельни с завшивленными, изязвленными нищими, о которых с содроганием рассказывали путешественники.
- С женщинами? Ничего, - священник пожал плечами и тяжело вздохнул. – Но их мужьям сначала придется уплатить приличный штраф, а затем отвечать перед законом.
Это было страшнее тюрьмы, ибо супруг, чью репутацию подпортила поющая или музицирующая воспитанница приюта, был в праве после этого презирать ее.
Глядя на это хрупкое и нежное создание, которым была Мартина, Амедео искренне не желал ей такой судьбы. Однако предостеречь считал своим долгом.
- Я слышал, что девушки, всю жизнь исполнявшие псалмы и мотеты, не пригодны для оперного пения. А кое-кто говорит, что уехать – все равно, что совершить преступление. Кто знает, возможно, кому-то удается покинуть Светлейшую, чтобы никогда не возвращаться сюда, - задумчиво потерев подбородок священник неожиданно прямо спросил. – Скажите, синьорина Юлия тоже хотела бежать?
Вывод был логичным. Вначале исчезла одна девушка. Теперь Мартина говорила о том, чтобы оказаться в другой стране. Все это наводило на определенные мысли.

Столь неожиданное желание озадачило священника. Он пока еще не понимал ни целей, ни побуждений. Обратив на девушку удивленный взгляд, Амедео молчал пару мгновений, прежде чем медленно кивнул, ибо не имел права отказать.
И хоть исповедь в этом случае суждено было проходить не в храме за перегородкой, а здесь, во внутреннем дворе приюта, Саличи понадеялся, что никто не помешает им. Впрочем, любой добрый католик знал, что не стоит подходить к священнику, если он наедине беседует с кем-то, ибо разговор может оказаться слишком интимным и не предназначенным для чужих ушей.
Вряд ли Мартина готовилась к этой исповеди. Скорее, сейчас Амедео наблюдал порыв юной сироты и не совсем понимал, связан он со страхом перед выбором или с пропажей другой девушки.
На всякий случай, чтобы его подопечной было легче начать, Саличи напомнил ей одну из молитв, как и положено читаемых на латыни перед таинством:
- О Мария, Матерь Божия, Прибежище грешников, заступись за меня.
Затем сам прочел произносимую в таких случаях молитву и приготовился слушать. Сей день определенно был полон сюрпризов, и какое-то шестое чувство подсказывало Амедео, что они только начались.

Если внимательно смотреть, то можно было наблюдать, как меняется выражение лица священника. Ни удивления, ни последовавшего за ним недоумения, ни тревоги прето Амедео скрыть не смог. Он не был лицемером и обладал мимикой весьма живой, а потому все мысли Саличи весьма красноречиво отобразились на его лице. Это был тот самый момент, когда стоило бы пожалеть об отсутствии перегородки.
Причиной недоумения стал не рассказ Мартины и даже не то, что ее подруга бежала с каким-то юношей (в самом деле, эка невидаль), а то, что Мартина ни в чем, по сути, не каялась и наоборот просила помочь подруге, искать которую было все равно, что пытаться выудить иголку из стога сена.
Саличи тяжело вздохнул. Собрался с мыслями и, следуя правилам ведения исповеди, спросил:
- В каких грехах вы исповедуетесь?
В сочувствии подруге он не видел ничего скверного, да и желание девушки покинуть стены Оспедалетто было вполне понятным. Она была молода и хотела жить и любить, как птичка хочет вырваться из клетки.
Будучи педантом, священник решил оставить ответ на вопрос о бегстве из Венеции на потом, равно как и обещание помочь подруге Мартины. Если обе девушки искренне верили в любовь, то здесь прете Амедео беспокоили смутные сомнения. Сколько он выслушал рассказов о том, как молодой и красивый мужчина вначале обещал какой-нибудь девице совет да любовь, а потом бросал на произвол судьбы, если не беременную, то голодную и босую...

Отредактировано Амедео Саличи (2012-03-15 22:35:58)

Как часто, желая добра, люди допускают ошибки! Иной раз понимание приходит потом, а иной – никогда. Пожалуй, это был не грех, а обычное человеческое свойство. В самом деле, думал Амедео, как могли повести себя две девушки подруги, запертые в приюте? Куда более странным оказалось, если бы Мартина, узнав тайну подруги, рассказала об этом кому-нибудь из дирекции или преподавателей. Такой поступок, несмотря на благую цель, очень походил на предательство.
- Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы… - произнеся слова из Евангелия от Марка, который считался покровителем Венеции, священник слабо улыбнулся. Мартина сама должна была понять, что рано или поздно какие-либо обстоятельства, утаенные ей, откроются. Слова не прозвучали как упрек, скорее как предостережение от друга. Амедео не стал вдаваться в долгие и нудные увещевания, которые только набивали оскомину и вызывали тоску. Сказал лишь:
- Ваша подруга оказалась в сложной ситуации. Ее ищут. Вам необходимо молиться за нее.
Что он еще мог посоветовать? Если Юлия убежала с молодым человеком, который действительно любил ее – это одно, а если стала жертвой обмана? Что было бы лучше в таком случае? Разлучение с возлюбленным или несколько месяцев разочарований, после которых девушка поняла бы, что ее жестоко обманули? Был и еще один вариант – похищение «по доброй воле». Подругу Мартины могли попросту заманить посулами другой, более радостной жизни, а потом использовать.
- «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем» - сказано в послании к Колоссянам. Всякий раз, когда в споре вы хотите доказать свою правоту и начинаете гневаться, подумайте, что для вас важнее – сиюминутное доказательство или ваши добрые чувства к кому-либо. Сказано в Притчах: «потому что, как сбивание молока производит масло, толчок в нос производит кровь, так и возбуждение гнева производит ссору». Гнев убивает любовь и может стать причиной долгого раздора. Поэтому следует молиться и учиться упреждать вспышки гнева, - сказав это Саличи взглянул на Мартину, пытаясь понять, как она восприняла его слова.