Успех был ошеломителен. Хоть Франко и был уверен, что премьера пройдет на ура, такого он никак не ожидал. Как только звуки музыки замолкли, подводя концовку спектакля к логическому завершению, зал взорвался аплодисментами и несдерживаемыми криками «Браво». Франко был доволен и как никогда счастлив. Именно этого он и желал всю свою жизнь – признания. В Неаполе он только и делал, что был чье-то тенью на вторых ролях, и именно это угнетало его больше всего. Только вот понял он это только сейчас, стоя на сцене, перед сотнями людей, выкрикивающих его имя. Да он был счастлив, но вместе с тем и растерян… Если не сказать напуган.
За последнее время, с того самого вечера, когда Грациано организовал у себя прием в честь Франко, многое что изменилось. Если до этого хоть кто-то был не в курсе, что певец теперь является протеже нобиля, то прием был фактически официальным заявлением синьора Оттобони всей Венеции – Франко Тедески - мой. С тех пор Франко заметил, как изменилось отношение окружающих людей к нему. Все его приветствовали, улыбались, предлагали свою помощь или какие-то услуги. В театре одни были с им милы и учтивы, а другие в открытую скрежетали зубами. Одни завидовали, другие радовались его успеху. Однажды, возвращаясь в гримерку, Франко услышал за одной из дверей разговор. В одной из комнат обсуждали его и синьора Оттобони. Слух о том, что нобиль с Франко на некоторое время уединились в кабинете быстро разошелся не только по театру, но и по всей Венеции. Грациано и Франко стали едва ли не самыми обсуждаемыми персонами. Франко расстраивался недолго, вовремя поняв, что это и есть цена его славы. Пока о нем говорят, он знаменит. А что именно находится в центре обсуждения не так уж и важно.
Поэтому, когда его обдало волной всеобщего обожания, Тедески заволновался, поняв, что не знает, что делать с обезумевшей толпой. Благо синьор Оттобони оказался рядом и заметив растерянность своего подопечного, предложил сбежать из театра, пока никто не видит. Франко не раздумывая согласился. Он быстро переоделся и собрал свои вещи. Они вышли через заднюю дверь к каналу, у которого их уже ждала гондола.
Сан Джиованни давно уж скрылся из вида, а отголоски музыки и людских возгласов все еще достигали ушей беглецов. Франко был похож на натянутую струну и без конца вглядывался в темные воды каналов, будто ожидал появление преследователей. Убегать оказалось интересно. Как будто бы они делали что-то противозаконное.
Франко пришел в норму, когда они оказались дома у нобиля, в тишине и покое. Юноша расслабился, опустившись в удобное кресло около окна. Наконец, молчаливость отпустила его и он сказал первую фразу за время, как они сели в гондолу.
- Сумасшедший вечерок. Хорошо, что Вам пришла в голову идея убежать ото всех. Это было захватывающе, - Франко улыбнулся, - даже больше чем сама опера. Могу себе представить, что скажут люди, когда обнаружат что синьор Оттобони и его протеже сбежали. Вдвоем. В ночь…

Франко улыбнулся нобилю и обернулся посмотреть на красиво сервированный стол на две персоны. По-видимому Грациано планировал отметить успех Франко этим вечером. И певец ничего не имел против. Уютная домашняя обстановка после театральной суматохи была ему в радость.
- Вы знаете, синьор Оттобони, я всегда мечтал именно об этом. Но я не как не предполагал, что обладать славой столь же приятно, сколь и волнительно. Существует огромная разница, между созерцанием толпы с высоты театральной цены и нахождением в ее сердцевине. Мне стыдно признать, но я немного испугался, - легкое дуновение ветра всколыхнуло мягкий батист рубахи. Франко втянул носом воздух и негромко произнес:
- Приближается гроза, - его взгляд устремился вдаль, откуда на Венецию наползали тяжелые тучи.
Тедески прошел к столу, вымыл руки в специально поднесенной чаше и только потом присел на свое место. Его все подмывало спросить покровителя, пришлась ли ему по вкусу Дидона и что он думает о проявленном мастерстве Франко, но он никак не мог подобрать слова. Нобиль выглядел вполне довольным. Ведь если бы это было не так, Грациано навряд ли пригласил певца на ужин. Франко решил оставить эти вопросы на будущее. Сейчас ему хотелось расслабиться и немного придти в себя.
- Я бы хотел отметить успех. Вы угостите меня вином из своих погребов, синьор Оттобони? – непринужденная улыбка, слегка наивный взгляд предали выражению лица сопраниста простоватость, свойственную лишь сельским жителям.

Небо ему действительно благоволило во всех смыслах. Сначала головокружительный успех, теперь долгожданная гроза, которая принесет с собой немного прохлады. Франко чувствовал себя счастливым и чрезвычайно возбужденным. Усталости после тяжелого дня он как будто бы не чувствовал. В нем все кипело и бурлило. Хотелось веселиться, танцевать или мчаться сломя голову вперед через хлесткий ливень. Только сейчас Франко понял насколько сильно и долго удерживал себя в клетке сухих эмоций, не позволяя  излишней радости. Он не позволял даже скупых желаний, считая что только в страдании и лишениях можно воспитать в себе настоящего христианина. Но жизнь слишком коротка, чтобы разменивать ее на то, что в конечном итоге не приносит радости и не представляет никакой ценности.
- Я надеюсь, что Вы правы, синьор Оттобони. Но если вы верите в меня, то значит и я могу себе это позволить, - Франко улыбнулся и сделал внушительный глоток из своего бокала. Он не хотел торопиться, помня, как быстро пьянел на приеме у Грациано. Поэтому тут же отставил бокал и переключил внимание на еду. Запахи разбудили зверский аппетит, в животе заурчало и только элементарные правила приличий не позволили сопранисту накинуться на еду как голодное животное.
- Я бы хотел поехать с «Дидоной» в Неаполь, - вдруг сказал певец, прожевав порцию пищи. В этом был особый смысл. Франко жаждал утереть нос всем тем, кто не верил в него, а таких было предостаточно. Он понимал, что поступить так - некрасиво, но очень хотелось, чтобы его сокурсники и бывшие коллеги наконец зауважали его. А если он появится там в сопровождении Грациано, то все недоброжелатели попросту лопнут от зависти.

Он даже не думал, что может услышать отказ. За недолгое, но все же сотрудничество, нобиль еще ни разу не сказал Франко «нет». Хотя, если подумать, то певец  пока еще ничего и не просил. Ему вдруг отчего-то показалось, что с поддержкой Грациано он может все. Но как видно он поторопился. Слава застелила глаза и в одночасье Тедески возвысил себя до небывалых высот. На эти грабли наступают многие исполнители почувствовав вкус успеха, благо у Франко есть Грациано, который наставит на путь истинный, если вдруг его протеже захочется пройтись по извилистой дорожке.
Конечно, ответ его немного расстроил, но обижаться певец даже не думал. Синьор Оттобони лучше знает, как поступать. Он старше и мудрее. Поэтому Франко кивнул в ответ, соглашаясь со сказанным, но улыбку приберег для другого случая.
- Хорошо. Всему свое время, - певец отпил из своего бокала и проследил за движениями Грациано. За окном, где то над крышами венецианских домов загрохотало, яростный порыв ветра затрепал портьеру, будто намереваясь ее сорвать, стекла окон поймали блик яркой вспышки молнии и недовольно зазвенели при очередном порыве.
Франко поднялся и проследовал к нобилю, который остановился у открытого окна, чтобы понаблюдать за стихией. Обыкновенная гроза в Венеции не слишком частое явление и оттого чрезвычайно долгожданное. Разгоряченную землю и крыши домов оросили первые капли задорного ливня. Тедески смотрел на поставленный природой спектакль с замиранием сердца и вместе с тем с диким восторгом. Протянув руки, он подставил ладони дождю. Сырой ветер трепал волосы и рубаху, подарив телу немного успокоения. Франко вдохнул полной грудью и запел.

Это был внезапный порыв, которого Франко не ожидал, так же как и Оттобони. Он не очень умел выражать свои чувства словами, но прекрасно умел делать это голосом и песней. В этой песне не было слов, но явно просматривалась сила, радость, восторг, желание творить и слышать музыку во всем, что окружает певца. Даже в дожде. Голос Франко набирал силу, переливался, заполнял собой пространство и становился осязаемым почти что ощутимым, как прикосновение. Лицо певца светилось от счастья, от простого мальчишеского счастья, которое столько лет ему было чуждо. Он всегда ощущал себя одиноким и брошенным, а теперь у него появился друг и соратник. И этот дождь, словно вестник с добрым письмом, принес этому вечеру еще немного радости.
Франко замолк так же неожиданно, как и начал. Дождь все шумел и Франко как завороженный смотрел на то, как разбиваются тяжелые капли воды о его ладони. Рукава рубахи быстро намокли, но певец не обращал на это внимания.
- Протяните руки, синьор Оттобони, это приятно, - уголки губ юноши приподнялись в улыбке, которая еще некоторое время была заметна на его лице.
- Я люблю дождь. В детстве мы с братьями бегали в грозу по полю и резвились. Домой приходили до нитки промокшие, но счастливые. Наверное, это самые чудесные воспоминания из детства. А у Вас были такие воспоминания?

Грациано говорил очень грустные вещи. Франко мало о нем знал, но имел некоторые представления о том, как в Венеции растут отпрыски вельможных господ. У них есть все – богатые родители, заранее уготованное положение в обществе, няньки и мамки, домашнее образование и поклонники. Но все это, увы, не детство. Франко помнил свое и не смотря на трудности, которые преодолевала его семья, не смотря на труд, к которому детвору привечали с ранних лет, он был самым счастливым ребенком на свете. У Грациано было все, но мальчишкой он был лишен простых детских радостей, от которых захватывало дух. Он был одинок и, вероятно, поэтому он стал… таким. Но об одиночестве Франко тоже знал не понаслышке, и это в разы сокращало ту пропасть, которая была между ними. Король и пастух. Такое можно встретить лишь в сказках.
- А, ничего, - только сейчас Франко обратил внимание на свои рукава. Тонкая ткань прилипла к коже, с кружевных манжет капала вода. Франко не хотел сейчас никак комментировать ответ Грациано, вопрос о детстве оказался весьма скользким, который не хотелось сейчас развивать.
Франко расстегнул несколько верхних пуговиц рубахи и стянул ее через голову. Вымокшая тряпка полетела в кресло, а певец оказался перед Грациано наполовину обнаженным.
- Могу я попросить какой-нибудь халат? – Франко улыбнулся и обнял свои плечи ладонями. Он немного озяб, руки покрылись гусиной кожей. Ветер и сырость  никогда не были друзьями человеческому телу.

Отредактировано Франко Тедески (2012-03-15 21:34:02)

Франко ожидал чего-нибудь подобного от Грациано с тех самых пор, как они познакомились. Все это время нобиль держал себя в рамках приличия, и как только бдительность певца ослабла, он не преминул воспользоваться ситуацией. Мужчина налетел на Франко, словно коршун, не дав опомниться и понять, что же в действительности происходит. Он заключил Франко в крепкие объятия и прижался к его губам своими. От неожиданности и такой вопиющей наглости заставшей сопраниста врасплох, Франко будто бы разбил паралич. Он был не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, как будто к конечностям привязали по тяжелой гире. А когда самообладание к нему все же вернулось, его ладони неожиданно робко уперлись в грудь Грациано, но в ответ на это нобиль прижался к нему еще сильнее. Так близко, что можно было ощутить жар, исходящий от его тела, о истинной причине которого Франко даже не догадывался, искренне полагая, что это следствие болезненного состояния.
Грациано отстранился так же неожиданно, как и приблизился. Накинув на плечи певца свой камзол, он удалился, оставив Тедески наедине со своими переживаниями. Франко проводил его взглядом, задержал внимание на прикрытой двери. Бежать отсюда как можно скорее. А если гондолы нет у входа? Он в ловушке? Нет, что за бред. Конечно, он мог бы проверить свои предположения, спустившись вниз, но… придя в себя и подумав пару минут, Франко понял, что не хочет уходить. Знакомство с этим человеком кардинально изменило его жизнь. У Франко появился друг и наставник, который уделял ему большую часть своего свободного времени, заботился о нем и исполнял его мечту. С тех самых пор как Франко приехал в Венецию, он чувствовал себя еще более одиноким, чем в Неаполе, чужим и потерянным. И теперь он, наконец, нашелся. Если он уйдет сейчас, он больше не увидит Грациано. Так он думал.
За окном снова громыхнуло. От яростного порыва ветра звенели стекла, дождь брызнул на подоконник, намочил пол. Яркая вспышка молнии расчертила небо, ударив в высокий шпиль где-то вдалеке. Послышались людские крики. Франко подскочил к окну и закрыл обе створки на шпингалеты. Сердце сбилось с ритма, еще немного и выскочит из груди. Он сел на диван и снова посмотрел на дверь.

Грациано появился в дверях достаточно скоро. В его руках был парчовый халат, на лице спокойная непринужденная улыбка. Как будто бы ничего не произошло. Вероятно, для него, проявление своих чувств и желаний было в пределах нормы, для Франко это выглядело чем-то, если не из ряда вон выходящим, то неординарным как минимум. Он просто не знал как себя вести и что говорить. И как назло Грациано молчал, будто боялся нарушить тишину, которая повисла над ними мертвым грузом.
Нобиль забрал свой камзол и накинул на плечи Тедески принесенный халат. Франко просунул руки в рукава и запахнул полы. Мягкость парчи обняла хрупкое тело певца. Озноб стал сходить на нет, и очень скоро Франко почувствовал, что согревается.
А Грациано все молчал. Даже когда он взял руки сопраниста в свои и посмотрел ему в глаза, он не проронил ни слова. Он ждал. Ждал каких-то слов от Франко, возможно действий. Это заставило певца еще больше смутиться. Это была одна из тех ситуаций, когда сказать было нечего, но и молчать было нельзя. Совладав, наконец, с собой, Тедески сделал то, что от себя никак не ожидал, но то, что хотел сделать уже давно, но сам об этом даже не догадывался. Робко и неуверенно он подошел к Грациано ближе, высвободил руки из его ладоней и обнял, прижавшись щекой к его груди.

Франко кивнул, а потом негромко произнес:
- Да… согрелся, - он не спешил размыкать объятия. Было приятно просто стоять, тесно прижавшись к другому человеку и молчать. Для него это было ново. Последний раз его так обнимала мама, отправляя в Неаполь и понимая, что, скорее всего, больше никогда не увидит сына. Чем больше Франко думал об этом, тем сильнее разгоралась обида в сердце. Никакие в жизни блага не могли заменить родительской любви, которой его так хладнокровно лишили  и он стал сиротой при живых родителях. И вдруг ему судьба шлет  человека, которого нельзя назвать образцом поведения и благородства. В целой Венеции не нашлось человека, с которым Франко сумел бы найти общий язык, кроме закоренелого развратника, о котором вздыхают дамы и рдеют юноши при одном лишь упоминании о нем. «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследуемы пути Его!»
Франко отстранился, внимательно посмотрел на Грациано и взяв его за руку, сделал шаг в сторону двери, увлекая мужчину за собой.
- Где ваша спальня? Покажите мне, - на лице юноши расцвела непринужденная улыбка. Сейчас ему не хотелось думать ни о родителях, ни о заповедях божьих, которым он так усердно следовал. Ему не хотелось бояться и ждать от жизни подвоха. Франко хотелось просто жить, как это делают другие – легко и непринужденно. Он понимал, что Грациано все равно сделает то, что задумал, рано или поздно. А поскольку Тедески все равно не покинет его, оттягивать момент было глупо.