На следующий день после того, как Амедео удалось добиться от Анны согласия на его помощь и худо-бедно объяснить ей, что он не желает от нее ничего взамен, священник отправился в совет попечителей приюта святой Маргариты с просьбой рассмотреть возможность принятия девицы в качестве воспитанницы или, на худой конец, кухарки. Расторопные, работящие и бойкие работницы были нужны практически везде, и Саличи надеялся, что под присмотром добрых людей Анна найдет себе достойное место и не будет ни в чем нуждаться.
Приют попечительствовала корпорация торговцев сукном. Некоторые из них были прихожанами прете Амедео, а потому, довольно неплохо зная ситуацию, священник решил, что это устройство будет наилучшим вариантом. В тот день он применил все навыки красноречия и охарактеризовав Анну как душу чистую, но, по-видимому, претерпевшую множество лишений. Если бы он знал, насколько был близок к истине!
Решение попечителей, принятое в тот же день, было положительным. Поэтому вечером Амедео вернулся домой воодушевленным и счастливым, поспешив сообщить своей протеже радостную весть. Правда, юная оборванка отчего-то не обрадовалась такой перспективе. Поблагодарила сквозь сцепленные зубы. То ли не хотела показывать чувств, то ли все еще подозревала неладное.
Утром 28 мая Анна в сопровождении священника и его слуги Пачано села в гондолу, чтобы, проделав недолгий путь, предстать перед директором приюта.
Синьор Константини, благообразный пожилой человек, слыл гражданином добропорядочным и ответственным. В каких-либо инсинуациях замечен не был. Правда, поговаривали, что синьор директор на ладан дышит. Как бы там ни было, главной его задачей на данный момент было принятие Анны.
Все это по дороге Амедео аккуратно объяснил своей подопечной, успокоив как мог, дабы она не подозревала его и Константини в намерении совершить злой обман.
- И, пожалуйста, не будь такой хмурой, - шепотом попросил Саличи перед тем как толкнуть дверь директорского кабинета. Сам он волновался не меньше, а возможно даже больше Анны.

За несколько дней общения с Анной Амедео уже привык к ее подзаборной манере изъясняться, поэтому слова бродяжки священника не трогали. Конечно, как и всякий добропорядочный человек, Саличи испытывал некоторую неловкость, когда девушка в очередной раз выдавала крепкие словечки, но в этот момент очень помогало вознести короткую молитву Господу, в том числе и за душу Анны. Амедео на бродяжку не обижался и искренне верил, что его подопечная на самом деле в душе не так плоха и груба, каковой хочет показаться. Даже кошка выглядит устрашающе, когда шипит и дугой выгибает спину, а ведь по сути небольшой, полезный и безобидный зверек.
- Позволь говорить мне, - с невозмутимой доброжелательностью ответил Амедео, пропуская Анну впереди себя в кабинет директора приюта.
- Прете Амедео! – старик Константини поднялся из кресла и улыбнулся священнику, демонстрируя уже прилично поредевшие два ряда зубов. Он был одет строго и опрятно, без щегольства. Аккуратный парик прикрывал коротко остриженные седые и тонкие как пух  волосы. Несмотря на тремор, жесты директора были по-хозяйски вверенными, а взгляд внимательным и спокойным.
Выйдя из-за стола, директор мельком взглянул на опустившую голову девицу и любезно указал на кресла:
- Садитесь, прете. И ты, дитя мое. Стоя говорить неудобно.
В возрасте сорока пяти потерявший жену и дочь, Андреа Константини так и остался вдовцом, решив завещать свои скромные накопления приюту. В этом деле была вся его жизнь, о чем директор никогда не распространялся. И если другие были склонны обязывать всех и вся, ежесекундно напоминая о своей заботе и благодеяниях, то директор приюта святой Маргариты лишь делал то, что от него требовалось и с особым обожанием относился к девочкам-подросткам, которые порой так сильно  напоминали ему дочь Клариче.
- Благодарю, - коротко ответил священник, устраиваясь в кресле. А потом без обиняков и долгих предисловий изложил суть визита. – Мы прибыли к вам по рекомендации синьора Кальвино. Эту девушку зовут Анна, и она нуждается в помощи приюта святой Маргариты, поскольку, как вы понимаете, ей не место под мостом.

Все время, пока Амедео говорил, Константини наблюдал за девицей, которую тот привел. Анна явно волновалась и чувствовала себя в новой обстановке неуверенно, подтверждением этому было обгрызание ногтей. Директор приюта покачал головой:
- Бедняжке, видимо, многое пришлось пережить, - подобное, а иногда что еще похуже, синьор Константини видел не один раз. Тяжелый взгляд исподлобья, нервные жесты, попытки прикрыться рукой при каждом движении – все это было свойственно тем, кто попробовал уличную жизнь.
Священник мысленно порадовался расположению, которое выказал Анне директор приюта и сдержанно кивнул, оставляя комментарии на потом, для приватной беседы. Константини тем временем начал обычный опрос, который был сопряжен с необходимостью оформлять приютские документы.
- Скажи Анна, сколько тебе лет? Сможешь ли ты сказать где, в каком году и какого числа ты родилась? Если не можешь, назови хотя бы примерно то, что помнишь. Это нужно для того, чтобы внести тебя в список воспитанниц приюта.
Директор был вежлив и говорил мягко. Сказывалась привычка иметь дело с сиротами, больными и умалишенными.  Саличи взглянул на подопечную, стараясь безмолвно подбодрить ее и мысленно вознес молитву Господу, чтобы Анна не артачилась.

Синьор Константини ободряюще улыбнулся в ответ на слова Анны, но буквально в следующий момент, от того, что предприняла девица, его улыбка померкла, превратившись в выражение крайнего недоумения. Прете Амедео от такого поворота событий прямо-таки остолбенел, поэтому направился следом не сразу. Какое-то время он озадаченно смотрел на широко распахнутую дверь и пытался сказать слова в оправдание своей подопечной, однако дар речи куда-то подевался.
К счастью,  в этот момент в коридоре беглянку изловил ожидавший за дверью Пачано, которого священник благоразумно взял с собой.
- Господи Иисусе! – воскликнул прете Амедео, выйдя в коридор. – Что же ты творишь, Анна? Здесь никто не причинит тебе вреда, – глядя на брыкающуюся протеже, Саличи меж тем понял, что взывать к разуму девицы бесполезно. Он уже имел несчастье наблюдать, как та пыталась сбежать из его дома, подозревая священника в самых страшных грехах. Перед директором приюта было неловко, но Саличи догадывался, что здесь нет вины его или даже Анны, ибо всему причиной безотчетный страх.
- Простите нас, - сказал Амедео очень тихо. – Она напугана и очень волнуется, - эта просьба прозвучала мягко и составила ярчайший контраст крепким ругательствам, которые без какого-либо стеснения звучали из уст бродяжки.
- Я вижу, - задумчиво произнес старик Константини, и взгляд его стал грустным. Сложив руки за спиной, он направился обратно в кабинет, приглашая двух мужчин и девицу пройти следом. – Дитя мое, - обратился он к Анне со всей возможной осторожностью, - кто тебя обидел?

От таких слов Андреа Константини невольно охнул и сел в кресло. Сказанного Анной никто не ожидал. Хотя, положа руку на сердце, священник должен был предвидеть такой поворот событий, ведь девчонка и раньше говорила нечто подобное, как будто все только и думают о том, чтобы ей овладеть.
Директор приюта не на шутку огорчился, услышав это обвинение. Ему, человеку порядочному, слышать напраслину было вдвойне обидно. Старик поджал губы, подбирая слова. Обижать прете Амедео, хлопотавшего за дерзкую девчонку, он не хотел, но не собирался сносить оскорбление безропотно.
- Грязные мысли порождают грязные слова. Здесь не место сквернословию, - сказал Константини твердо.
Услышав это, священник понял, что шансы на принятие Анны в приют святой Маргариты сократились практически до нуля.
- Простите меня за то, что доставил вам неприятные хлопоты, синьор Константини, - начал было оправдываться священник. Но директор приюта  резко вскинул сухую ладонь в упреждающем жесте:
- Не стоит.
Прете Амедео с отчаянием посмотрел на свою подопечную и отвел взгляд.
- Я думаю, что эту девицу надлежит отправить в другой приют, где о ней позаботились бы сестры-монахини, - предложил синьор Константини. - Тогда у нее не возникнет сомнений в честности чьих-либо намерений.

Директор приюта вновь промолчал. Пожилой синьор не произнес ни одного слова в ответ на сыпавшиеся как из рога изобилия беспричинные упреки, и лишь когда за девчонкой захлопнулась дверь, Андреа Константини сокрушенно сказал:
- При всем моем уважении и стремлении помочь вам, эта синьорина не сможет находиться в приюте. Ее дерзость не понравится учителям, и велика вероятность того, что другие ученицы последуют дурному примеру. Я не хочу разлада, прете Амедео. Этот приют  – все, что у меня есть.
Священник ясно понимал мотивы директора, а потому не обижался. Тот поступил мудро, не став ругать ни прете Амедео, ни его подопечную.
И все-таки осадок на душе был.
- Может быть, вам удастся образумить Анну. Где вы ее нашли? - спросил Константини.
- Она забралась ко мне в дом, намереваясь украсть немного еды, - ответил священник. – А когда я накормил ее, предложила себя. Решила, что я потребую плату, - он невесело усмехнулся, не скрывая досады. – Не знаю, что с ней стряслось, но я не могу оставить ее, синьор директор, ибо тогда всем добродетелям цена невелика.
- Я посоветовал бы вам определить ее на воспитание к монахиням урсулинкам. По меньшей мере, там она может не опасаться того, о чем говорила здесь… - повторил старик. - Но их порядки строги, а склонность девицы к сквернословию может привести к серьезным мерам. Скажите, прете, стоит ли помогать тому, кто не желает помощи?
- Сказано в Притчах: «Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда рука твоя в силе сделать его. Не говори ближнему твоему: "пойди и приди опять, и завтра я дам", когда ты имеешь при себе». Пока я могу что-нибудь сделать, я буду делать.
Директор приюта отчасти понимал убежденность Амедео, но не считал ее целесообразной в данном случае.
- Что ж, желаю вам удачи, - слова прозвучали искренне, но с долей сомнения.
Расстроенный священник лишь благодарно кивнул в ответ.
- Не пущу, пока хозяин не придет! – Пачано прикрикнул на Анну, и Саличи, слуха которого достигли отголоски новой перепалки, был вынужден вскорости распрощаться с Константини, чтобы его подопечная не принесла еще больших бед. Мысленно утешая себя молитвой, он прикрыл дверь и с укоризной поглядел на обоих.
- Идем домой, - только и смог сказать.