В Венеции почитание Спасителя и Девы Марии, а также культ святого Марка были связаны и с политическими мифами и преданиями. Перенесение мощей святого евангелиста Марка в только что возникший город и объявление апостола покровителем Венеции приравнивало ее к другому апостольскому городу — Риму.

С почитанием Мадонны связывались многие памятные даты в истории Венеции — от ее основания в день Благовещения до вручения папой Александром III венецианскому дожу золотого кольца для обручения с морем в день Вознесения Пресвятой Богородицы.

Иисус Христос считался покровителем государственной власти в лице дожа — представителя и символа Светлейшей республики св. Марка. Известно, что в некоторых церковных и общественных празднествах (в частности, в пасхальном ритуале) дож как бы воплощал Иисуса Христа и выступал от Его имени.
Надежда Ионина, "Венеция. История. Легенды. Предания"

Название «газета» вошло в обиход по наименованию мелкой итальянской монеты gazzetta, которую в XVI веке обычно платили за рукописный листок новостей в Венеции. Название же монеты дала сорока (итал. gazza), изображённая на ней.  Считается, что именно в этом городе были образованы первые бюро по сбору информации — прообразы информационных агентств — и возникла профессия «писателей новостей».
ru.wikipedia.org

Ношение масок в Венеции впервые упоминается в документе от 2 мая 1268 года. Самая известная и исконно венецианская маска именуется "баутой". Баутой так же называли костюм, состоявший из маски, треуголки и плаща. По сути баута – это маска смерти. Появилась она в XVII столетии и была весьма удобна для сохранения конфиденциальности. Оттопыренная верхняя "губа" делала голос неузнаваемым, позволяла есть и пить, не снимая маски. 

Два соперника, столкнувшись у дверей избранницы, могли благополучно раскланяться, не узнав друг друга. Нигде баута не мелькала так часто, как в борделях, игорных домах и на дуэлях. В этой маске воплотилась особая традиция добровольного отказа от собственного лица и индивидуальности, что давало свободу от зачастую ханжеских норм морали. Скрыв лицо баутой, можно было обмануть смерть или самому стать ей. На вопрос, кто совершил грех, был лишь один ответ – маска.

Кстати, о птичках. Или о причудливости нравов в эпоху рококо. То, что современнику покажется невообразимым чудачеством, в те дни было в порядке вещей.

Из дневника Эдмона де Гонкура, как-то обнаружившего в одной коллекции миниатюрный шедевр: «Это памятник, воздвигнутый любимой канарейке знатной дамы, жившей в XVIII веке; он представляет собой восхитительно сделанную из терракоты фигурку бедной птички, — подлинный скелет ее виднеется в цоколе, — лежащей мертвой с вытянутыми лапками. <...> как забавна эта гробница, являющаяся самым очаровательным образцом сентиментальности тех времен».

Яркая иллюстрация моды тех времен. Не без иронии ода галантным господам.

Коль скоро утро выдается тихим
И ясным, отправляйся на прогулку,
Пешком, чтоб члены вялые размять
На воздухе. Пусть красный сапожок
Сафьяновый твою обует ногу,
Став для нее защитою от пыли
И грязи, по которой ходят люди.
Пусть развевающимся при ходьбе,
Свободного покроя будет платье
И руку обрисовывает узкий
Рукав, который бархатом внизу
Украшен алым или васильковым.
Прибавь широкий галстук из виссона,
На выбор — желтый или белоснежный,
Пусть тонкую твою охватит шею,
А кудри... Лучше их пока не трогать
Искуснейшей руке того, кто форму
Им придает, ведь согласись, обидно
Творенье чудодея отдавать
Во власть капризным дуновеньям ветра.
Но и нельзя, чтобы они небрежно
На плечи падали: даны ль природой
Они тебе, иль с головы чужой
Их для тебя взял лучший парикмахер,
Чтоб ты носил их, должен круглый гребень
Не позволять им растрепаться, зубья
В них черепаховые погрузив.
И наконец, пусть под широкой шляпой
На улице от глаз невежды будет
Твое лицо божественное скрыто.
Джузеппе Парини, отрывок из поэмы "День"

На Мерчерие располагается «Кафе ди Менегаццо», в котором когда-то собирались сторонники драматурга Карло Гольдони. В этом кафе происходили литературные дебаты, читались полемические брошюры, ходили по рукам листки и сатирические сонеты.

Со стены одного из домов на этой улице смотрит каменная старуха, будто готовая бросить на прохожего каменный кувшин. Это знаменитая «Вечья дель мортер» («Старуха с кувшином»), которая, как следует из предания, предотвратила заговор Боэмундо Тьеполо.

Чтобы это стало понятным, следует вернуться к рассказу о государственном устройстве Венецианской республики.

При сложившейся системе управления в ней никогда не было общепризнанных лидеров, которые могли бы расколоть патрицианскую республику и утвердить собственную тиранию. Их просто бы не потерпели в своей среде те несколько десятков семейств, которые гордились собственной знатностью и могуществом и ревниво следили друг за другом, оберегая престиж своего рода и вековые традиции города. Противоречия между ними, конечно же, существовали, но соперники обычно воздерживались от вооруженного разрешения конфликтов. Венеция действительно была «светлейшей», «тишайшей», «безмятежной», «самой ясной».

Конечно, годы войны с Генуей за обладание морем, обустройство колоний или сражения за подчинение окрестных городов и территорий вряд ли можно назвать безмятежными. Но внутреннее развитие Венеции не омрачалось теми социальными конфликтами и бурями, которые так часто сотрясали другие большие и малые города Италии.

За всю историю Венецианской республики было всего лишь два серьезных заговора, но они не имели успеха и потому не сопровождались городскими волнениями. Первый был направлен против сорокалетнего дожа Пьетро Градениго, жестокая политика которого привела к потере Феррары и конфликту с римским папой.

В 1297 году дож закрыл Большой совет для всех, кто последние пять лет принимал участие в его работе. До этого времени венецианские патриции уже успели отвоевать у дожей значительную часть государственной власти, но они должны были еще считаться с народом, который собирался на площади Св. Марка для провозглашения дожа.

Народ мог вступить в опасный для аристократии союз с дожем, что и случилось во время заговора Боэмундо Тьеполо, который встал на защиту порядков, отмененных дожем Пьетро Градениго. 15 июля 1310 года он направился со своими вооруженными сторонниками к Дворцу дожей, но планы их были нарушены весьма анекдотическим случаем.

Когда заговорщики уже шли к площади Сан-Марко, выглянувшая из окна старуха — случайно или намеренно! — выронила из рук тяжелый кувшин, который упал на голову знаменосцу, и тот скончался. Началась паника, заговорщики в испуге бежали за Риальто и даже сожгли за собой мост. Впоследствии некоторых из заговорщиков простили, других отправили в изгнание. А Джустина Росси (так звали старуху) и ее потомки получили привилегию — бесплатно жить в доме и в годовщину этого события выставлять на балконе штандарт с изображением льва св. Марка. Рассказывают, что традиция эта сохранялась вплоть до падения Венецианской республики в 1797 году.
Надежда Ионина, "Венеция. История. Легенды. Предания"

На площади перед храмом Сан-Джакомо, лицом к нему, установлена скульптура горбуна, именуемая Il Gobbo di Rialto. Согнутая в три погибели фигура обнаженного человека, который поддерживает лестницу, была создана Пьетро ди Сало  в XVI столетии. С ноября 1541 года этот постамент использовался для оглашения официальных указов властей.

Преступники, осужденные на бег нагишом от площади Сан-Марко до Риальто, заканчивали свой марафон именно здесь. Согласно традиции, они целовали статую в благодарность, если во время позорной пробежки им удавалось избежать оскорблений или побоев.  Как и знаменитая стутя Пасквино в Риме, Горбун с Риальто частенько становился свидетелем народной гласности, благодаря надписям, нацарапанным кругом.

Многое в Венеции требует внимания и сообразительности. В городе, к примеру, есть церкви, посвященные загадочным святым: Сан-Тровазо, Сан-Дзаниполо, Сан-Канчано. Святой Тровазо - это мученики Гервазий и Протасий. Святой Дзаниполо - тоже два человека, святые Иоанн и Павел, а святой Канчано - сразу трое, два мученика и одна мученица.
И. Л. Дубровский, "Италия, города искусств"

Тот, кто когда-либо жил в сельской местности Италии, наверняка часто удивлялся, увидев взрослого дрозда, ласточку или воробья. И в самом деле, странно: это все равно что уцелеть при направленном на тебя выстреле пушки. Потому-то голуби Венеции имеют здесь почти религиозное значение, как коровы Индии или голубки Пафоса. Казалось бы, стреляй да ешь, но ни к одному перышку на кивающих жадных головах никто не притронется, и так было всегда. Даже бесчисленное поголовье венецианских кошек никогда на них не нападает. Похоже, что и котят своих они учат смотреть в другую сторону. Они знают, что самое большое преступление для кошки — это подкрасться к голубю на площади Святого Марка.

Голуби, загадившие Национальную галерею Лондона и Британский музей, защищены сентиментальностью горожан. Когда несколько лет назад было предложено сократить их поголовье, послышался возмущенный крик, и от этой идеи отказались. В Венеции и в голову никому не придет озвучить такую идею. В войну с продовольствием было совсем плохо, но никто в Венеции не испек себе пирог с голубиной начинкой. Историки говорили мне, что так же обстояло дело и в 1848 году, во время австрийской осады. Если хотите увидеть возмущение на лице итальянца, упомяните вскользь, что голубя с горохом вы предпочитаете обычному пирогу с голубиной начинкой. В ответ вы получите полный упрека взгляд обиженного ни за что человека, и вам невольно припомнится эпизод, когда случайно вы наступили на лапу любимому спаниелю.

Отчего в стране, где ни один дрозд или овсянка не могут чувствовать себя в безопасности, где ласточек продают связками, гладким и сытым голубям позволено умереть от старости или переедания? Этому есть два объяснения. Одно из них такое: когда Аттила и его гунны опустошали римские города, голуби стали покидать свои гнезда, устроенные в крепостных стенах, и это их поведение расценили как Божий знак: пришло время бежать. Жители последовали примеру птиц и отправились за ними на острова лагун. Так образовалось Венецианское государство.

Есть и второе объяснение: в средние века, во время Страстной недели, священники со стен базилики выпустили в толпу тысячи голубей, чтобы люди их поймали и приготовили для еды. Птиц взвесили и привязали к лапкам бумажки, так что поймано было их большое число. Но тех, кому удалось спастись, приветствовали радостными криками и даровали им с тех пор полную безопасность. В этой истории больше правдоподобия. Проведенная в тот раз церемония была, скорее всего, ловкой и разумной попыткой уменьшить численность птиц и в то же время преодолеть старинное, скорее всего языческое, нежелание есть голубей. Схема, однако, не сработала, так как невозможно отличить свободного голубя и его потомков от тех, кого можно поймать. С тех пор минуло около пятисот лет, и голуби с площади Святого Марка продолжают плодиться в своем заповеднике — современный вариант античных священных гусей. Сокращение их количества происходит, только когда город просит об этом голубей, и, как ни странно, они слушаются.
Генри Мортон, «Прогулки по Северной Италии»