Свежая булка, крошки от которой обильно засыпали колени паренька, сидевшего на корточках в тени дома, была сдобрена проклятьем бабы, из чьих рук  толпа уличных мальчишек не далее, как полчаса назад, выбила корзинку с выпечкой. Золотистые булочки рассыпались по мостовой и были тут же расхватаны толпой оборвышей, слетевшихся на них, подобно воробьям на хлебные крошки в изобилии рассыпанные теперь у ног завтракавшего. Сесто не участвовал в охоте на зазевавшуюся служанку, но свою долю получил вполне заслуженно, по праву предводителя мальчишеской банды. Банда будущих висельников и каторжников была довольно многочисленна, и далеко не все мальчишки, собравшиеся, подобно бродячим псам, в стаю, были сиротами. Но нищета их семей была хуже сиротства, а побои и дурное обхождение родителей гнали детей из дома и те, промышляя, чем могли, рано или поздно попадались либо ворам, нуждающимся в ловких подручных, либо нищим, готовым использовать добровольного помощника, обучив нехитрому делу попрошайничества, сманить из дома легкими деньгами и вовсе увести из Венеции. Сесто брезговал попрошайничеством и предпочитал просто взимать плату за право прохода по улице с тех горожан, кто был слишком неосмотрителен, чтобы заметить, что в его кармане побывала чужая рука.
Внешность этого паренька была столь запоминающейся, что приличный человек, случись ему рассмотреть карманника, живо описал бы и скуластое лицо с острым, скошенным подбородком, и курносый нос, довольно крупный, но не кажущийся особенно большим из-за мясистых губ длинного рта. Темные глаза, близко посаженые, придавали физиономии Сесто вид одновременно и придурковатый, и плутовской, притом невнимательный человек настаивал бы на том, что Сесто – образцовый деревенский дурачок, а тот, кто замечал, что левый глаз юнца немного косит в сторону, счел бы его хитрецом и пройдохой. Довершали образ копна нечесаных кудрей и отсутствие верхнего переднего клыка, что становилось заметно, если Сесто скалился в улыбке, а поскольку нрав у него был веселый и легкий, не в пример кулакам, улыбался паренек часто.
Но вместе с тем, стоило поставить рядом с главарем банды воришек, всех его подопечных и становилось ясно, что есть в их обличьях и лицах нечто родственное, что было не удивительно, ведь все они были детьми одного города, вскормленными от его щедрот и воспитанными сходным образом.
Сесто сидел недолго, высматривая среди прохожих того, кому предстоит сегодня уплатить свой налог на жизнь в красивейшем городе мира, и стоило ему заметить высокого господина, чей сюртук был скроен по фигуре, не измят и не изношен, как и шляпа, а походка выдавала человека, настолько погруженного в свои мысли, что другим прохожим приходилось огибать того, жертва была выбрана. Вскочив на ноги, воришка подал знак другим мальчишкам, вместе с ним поджидавшими нового простофилю, и когда трое из них оказались рядом, кивнул в сторону задумчивого путника, бросив на ходу смешливое: «Покажем синьору ангела». Ангелом был самый младший из компании воришек – десятилетний Дино, столь маленький и щуплый, что легко мог бы сойти за семилетнего. Был он болезненно тощ и обладал бледной кожей, свойственной обычно людям светловолосым или рыжим. Серые патлы, свисавшие на плечи мальчишки, были столь грязны, что определить их первоначальный цвет было бы сложно, но глаза, голубые, ясные и кроткие, неизменно подкупали жалостливых старух и благодушных лавочников, находивших минуту-другую, чтобы выслушать сказку о горьком сиротстве и отсутствии у дитя возможности поесть на протяжении вот уже трех, а то и пяти дней. Этот ангел был столь лжив, что даже Сесто, порой поколачивавший Дино за слишком хорошо подвешенный язык, не знал какой из его историй верить, но Дино умел читать, притом весьма недурно, и речь имел живую и образную, что куда больше, чем голубые глаза, да несчастная гримаса на сравнительно чистом лице, вызывало у людей сочувствие.
Этот «ангел» и направился к выбранному в жертву господину, не таясь и не стесняясь. Обогнал нескольких прохожих, заведя привычное «подайте» за несколько шагов до того, как поравнялся с мужчиной.  Дернув прохожего за полу сюртука, Дино заглянул тому в лицо и заискивающе обратился, одновременно делая шаг наискось вперед так, что человек не смог бы продолжить путь, не сбив мальчишку с ног:
- Добрый синьор, не откажите голодному в милости, подайте, что можете, ради Христа, Спасителя нашего и матери его, пречистой девы Марии.
Только заглянув на прохожего спереди, Дино понял по белой полоске воротничка, что перед ним священник, но растерянность и смущение, мелькнувшие было на лице мальчишки, тут же сменились выражением глубочайшего несчастья.
- Моя мать больна, прете,- добавил он печально, - и мы не ели целых три дня.
За спиной священника уже находились двое других ребят. Сесто заходил справа, поскольку обыкновенно люди держали кошельки в правом кармане. Но на случай, если его рука, выскользнув из кармана жертвы, окажется пустой, слева поджидал второй воришка, исполнявший в случае неудачи или заминки Сесто, роль «братца» Дино, только что отыскавшего того в толпе. Обыкновенно ребята затевали ссору на глазах у обираемого, и, пока старший пытался «увести младшего», начинавшего обвинять того в побоях и нелюбви к умирающей матушке, главному из этой маленькой труппы комедиантов удалось и извлечь кошель, и вынуть его содержимое, и скрыться в толпе, бросив выпотрошенную мошну на мостовую.

Отредактировано Читтадино (2012-05-29 23:43:52)

Меньше всего карманники ожидали такого поворота событий. Дино уже и не рад был, что вместо обычного выдавленного сквозь зубы «пшел прочь»,  получил с прете то, чего просил минуту назад. Отчаянный взгляд его, брошенный на Сесто, молил о совете, что же делать в ситуации, когда вместо тычка и брани получаешь деньги, но главарь банды только выразительным жестом постучал себя по лбу и пожал плечами. Дино не понял, кого именно таким образом назвали дураком – священника ли, или его самого, но решил, что жест Сесто относился к прете. Как еще назвать человека, которому свойственны такие странные приступы великодушия?
Однако старший держался рядом, а это означало, что от затеи поживиться кошельком простофили он еще не отказался. Дино ничего не оставалось, как и дальше вдохновенно врать, честно глядя в глаза прете.
- Что-то страшное, прете, - вздохнул мальчик, - она который день мучается от лихорадки, бредит временами, прося святых о помощи и… смерти. Денег на доктора у нас нет, так что я не знаю, чем больна моя матушка.
Намек был столь же прозрачен, как воды венецианских каналов, но Дино решил, что грех было бы упускать возможность проверить, сколько стоит человеколюбие священника, чей кошель, так и притягивавший взгляды оборвышей, полон был благодаря щедрости прихожан.
Последний факт в глазах Сесто, выжидавшего подходящего момента, оправдывал его намерение обобрать святошу – ведь жертвуют посетители храмов на благотворительность и помощь неимущим, так вот и пойдут денежки прямиком к тем самым неимущим, каковыми он и его подельники, вне всяких сомнений, являлись.
- Наверное у нее чахотка, - горестно вздохнул Дино, и вдруг округлил глаза и испуганно охнул, - а может даже чума, и она умрет.
Плаксивые нотки в голосе маленького комедианта не заставили себя ждать, как и слезы, тут же оставившие влажные и грязные бороздки на щеках смазливой мордашки юнца, настолько живо представившего все, о чем рассказывал, что его охватила самая неподдельная жалость к себе, своему грядущему сиротству и мукам вымышленной матери, которой, судя по всему осталось недолго…
Фантазия должна была испустить дух, едва кошель священника сменит владельца.

Реакция прете вызвала у ребят разные чувства. Сесто прыснул в кулак, его напарник фыркнул, явно недовольный советами священника, а Дино только хлопал глазами, не зная, продолжать ли историю про умирающую матушку, или поблагодарить блаженного и поскорее скрыться в толпе. Привыкший к сочувствию и жалости, Дино все же не представлял эти добродетели воплощенными в советы и рекомендации, а не в монеты.
Однако кошелек, наконец, оказался в кармане священника, и Сесто подобрался  поближе, готовясь тут же выудить его. Для Дино же это означало необходимость и дальше отвлекать внимание прохожего.
- Да разве же так можно? – удивился он, - что взрослым-то в приюте делать? Но я, наверное схожу, узнаю…
Он опустил глаза на сбитые носки своих башмаков и вздохнул.
- Вы очень добрый. Жаль я не встречал таких, как вы, раньше…
Пальцы Сесто уже ухватили кошель священника и тому оставалось только вынуть руку из кармана сюртука, когда признание «ангела» достигло его слуха. Сесто с трудом сдержал желание расхохотаться, но это стоило ему потери контроля над действиями. Сдержанный смех сотряс его плечи, а рук сама собой разжалась, выпуская кошель, который тяжело уал обратно в карман священника.
Ругательство, сорвавшееся с губ оборванца, было весьма забористым и до крайности неприличным.
- Тикаем, - шикнул третий из мальчишек, скрываясь в толпе.
Дино  тоже дернулся в сторону, но не смог обогнуть даму с зонтиком, наступил нечаянно на пдол ее юбки, и заметался,  не зная огибать ли даму, или бежать в сторону моста.

Отредактировано Читтадино (2012-05-31 22:54:40)

В тот самый миг, когда рука священника ухватила плечо Дино, смазливая мордашка того была перекошена гримасой неподдельной злобы. Не на прете, нет – на идиота Сесто, упустившего кошелек. Быть пойманным на месте преступления было не так страшно для мальчишки, как могло бы показаться. Его злило, что все последующее ему придется перенести зазря, и слушать утомительные проводи и рассказы о добродетелях и жизни праведной с умильным выражением на лице, и соглашаться и, если добросердечному прете вздумается привести его в свой дом, есть суп, снова слушать и соглашаться, лишь бы оказаться поскорее за порогом. За свою недолгую жизнь, Дино был сначала подручным нищего, а лет в пять тот продал его старому слепцу, как поводыря. Слепец Гвидо был столь же слеп, как коршун, высматривающий из поднебесья полевку, и жил весьма недурно, избрав попрошайничество не столько от нужды, сколько из философских соображений, которыми часто делился со своим юным учеником. К чему работать, гнуть спину от зари до зари, или портить зрение, стоя за конторкой над гроссбухом,  подсчитывая чужие доходы, чтобы получить за этот труд несколько дукатов, когда ничегонеделание на глазах у людей, покидающих храм после мессы, приносит гораздо больше?
Этот «слепец» был кроток и унижен только на людях, а по возвращении в ту квартиру под чердаком, где жил сам и трое его подручных, превращался в жестокого и скорого на расправу самодура. Однако его методы обхождения с детьми приносили порой и добрые плоды – Дино довольно быстро выучился читать и был за следующие пять лет вышколен поболе любого лакея из богатого дома.  Однако Гвидо угодил за решетку, а его подопечные оказались на улице…
Но уроки не прошли даром. Зная меру наказания, и упорно преуменьшая свой возраст, Дино страшился не столько суда, наказания розгами, сколько перспективы оказаться в каком-нибудь монастырском приюте.
- А что я? – вздохнул он печально, не отводя взгляда от глаз прете, - это все они.
Мальчишка шмыгнул носом, не очень убедительно пытаясь изобразить готовность смыть свой невеликий грех слезами раскаяния.
- Я же вообще ни при чем… Откуда бы мне знать, что Паоло удумает?  - не будь дурак, Дино не стал называть настоящего имени подельника.
- Вы бы отпустили меня, прете, - добавил он тоскливо и робко улыбнулся, - у вас глаза добрые.

Отредактировано Читтадино (2012-06-01 16:36:46)

- Не обманывал, - буркнул Дино, насупившись, - а это… как там… рассказывал о том, что могло быть, но не случилось волею Господней.
Как все фразы, не могущие быть порождением очень юных умов, но порой слетавшие с уст детей, эта была заимствованием. Подобные рассуждение были свойственны Гвидо, всякий раз оправдывавшего свой образ жизни и многие из них, запомнившись, часто слетали с языка Дино, вызывая у сверстников смесь зависти и восхищения, а так же создавая мальчишке репутацию умника, каковым он был не больше любого своего ровесника. Ему и в голову не приходило задумываться о таких вещах, как «выбиться в люди», и даже приди подобное ему в голову, понимание, что для того придется прилагать усилия, быстро бы вернуло мыслишки юнца в правильное русло – то есть к тому, что и как замутить, у кого выпросить кусок хлеба, в чей дом прийти в день похорон или свадьбы, в надежде на милостыню. И сколь бы ни печальна со стороны была жизнь нищих, как ни боролись с бродягами и босяками власти, эти люди не переводились, своим существованием доказывая простой факт: что до тех пор, пока есть люди, готовые, подобно прете, достать из кошелька лишнюю монету и отдать ее тому, кто вызывает сочувствие, не исчезнут те, кто захочет эту монету взять.
- Скажете тоже, обратиться в приют, - фыркнул он, быстро смелея, едва счел по тону священника и его словам, что грозит ему лишь выволочка, а не передача на руки городской страже, - много радости от такой помощи? И что, по-вашему, «выбиться в люди»? стать сапожником или бондарем?
По-детски преувеличенно, копируя жест старших, Дино передернул плечами и смачно сплюнул на мостовую, выражая тем самым свое презрение к помянутой возможности.
- И никого я не грабил. Вы же сам дали мне сольди. А теперь попрекаете…
Дино дерзил, но однако теперь не мог заставить себя смотреть в глаза прете, и на сердце отчего-то было тяжело, будто обидел близкого для себя человека. Да если судить по совести, не было такого чувства никогда даже после ссор с друзьями, а тут… надо же, какой-то незнакомец, святоша, простыми словами и не столько устыдил, сколько ввел в странное смущение.

Отредактировано Читтадино (2012-06-03 19:19:16)

Откровения прете о людях честного труда, могущих не стыдиться своей убогости, не впечатлили мальчишку. Но предшествующая фраза о словах, что вкладываются в душу, стала воплощением собственного смысла – глубоко и сильно резанула по совести, запала на сердце и пусть не стала семенем добра, нашедшего благодатную почву, но заставила Дино желать одного – научиться тому, чтобы словами не только выманивать мелочь, или развлекать других членов шайки Сесто, а говорить так, как сейчас этот священник – чтобы слово за душу брало, да совесть, или жалость наружу выворачивало из самых глубоких и темных тайников ума.  Но сейчас у  паренька не нашлось бы пригоршни умных слов, чтобы высказать  и чувства и желания.
Получив свободу, он шагнул лишь на шаг назад, но даже не подумал бежать. Это вызвало удивленные переглядывания у подельников Дино, наблюдавших за тем, сумеет ли их приятель выкрутиться с безопасного расстояния, прячась за плащами и накидками прохожих от случайного взгляда священника. Сесто недоумевал, почему это Дино мешкает, и все стоит перед чудаковатым священником, опустив голову.
- Хорошо говорить о честности, прете, коли знаешь, что найдется и что поесть и где спать, - мрачно пробурчал он, - только не все так просто, как вы говорите, и никому ни до кого нет дела. Ни здесь, на улице, ни на паперти, ни в ваших хваленых приютах. А вот у нас есть. Голодные получают свой кусок, голые – одежду.
Дино недобро усмехнулся, но взгляд на священника не поднял.
- И все по справедливости. Просто это другая справедливость.

Священник был странным, и вообще, как человек, и уж тем более, как клирик. И забавным. И нисколечко не впечатляли его слова о справедливости, потому что тринадцатилетнему Дино казалось, что прете говорит о каком-то не существующем мире, говорит, сам веря, что несчастным господам, прозябающим в нищете стоит посочувствовать, веря в то, что иные из тех же самых господ не отнимают последнее у тех, кто проводит время в трудах и заботах.
- Моя справедливость не гонит обирать нищего – что проку от того, кто голоден сам? Вы не видели, что видел я, прете, - улыбнулся мальчишка, - знаете, как делаются дела на Ридотто? Так значит, знаете, как вершатся по велению тех, у кого есть деньги и власть в других местах. Думаете я оправдываю себя? Нет, я лишь живу, выживаю сейчас, чтобы однажды дождаться того дня, когда все изменится. Если господа могут себе позволить тратить деньги на похищения приютских девиц, значит, у них найдется лишняя монетка и для меня. Какая разница, проиграет какой-нибудь нобиль сотню, другую дукатов в карты, или потеряет кошель с ними, здесь на Риальто? Ему – никакой – все те же огорчения, а десяткам таких как я – несколько месяцев сытой жизни.
Мальчишке и в самом деле стоило бы оборвать этот разговор, шмыгнуть серой крысой меж прохожими, радуясь, что так легко отделался, но его держала здесь возможность высказаться тому, кто, не хуже умника Гвидо мог понять и не менее затейливо и заморочено ответить. Сам того не понимая, Дино с малых лет приохотился к искусству пустых разговоров, перековыванию смысла слов фразами, выворачивании сути сказанного другими, чтобы выгородить себя или приятелей, или же просто ради самой беседы. Своим ровесникам Дино без особенного труда мог доказать, что черное – белое, что зло должно быть, чтобы было добро, что все взрослые – простаки и идиоты, не понимающие очевидных вещей. Но среди малолетних оборвышей у него не было никого, с кем можно было бы поговорить, как с нищим Гвидо в те вечера, когда он был пьян и благодушен.
- Получить пару затрещин я еще успею, - философски протянул Дино, выглядывая среди прохожих своих подельников, - а отпущение грехов – дело такое, не отложное.

- То что? – Дино аж вытянулся, привстав, словно желал казаться  выше своего росточка и вскинул голову, выставив вперед подбородок, - думаете, ваши господа такие умники, что могут творить, что вздумается, надев черный плащ, да нацепив маску?
Он обиженно фыркнул, заложил руки за спину и криво усмехнулся, копируя гримасу Сесто, которую считал очень эффектной и производящей впечатление.
- Ни одно такое дело в Венеции не делается без нашего брата, прете, - с достоинством произнес он и только сейчас спохватился, что заговорил о том, про что обещал молчать. А потому попытался все обратить в шутку, - можете не верить. Да и кому нужна приютская девица, в самом деле? Их вон сколько по улицам ходит. И все, как одна, дуры.
И сам же засмеялся, надеясь не на улыбку священника, нет. На то, что тот, как и положено радетелю за душевную чистоту «овец» бесхозного стада, даже таких паршивых, как уличный беспризорник,  возьмется поучать его о том, как говорить не пристало, поведает о том, сколь дурно сквернословие и за этим делом позабудет о том, что так неосмотрительно слетело с языка мальчишки.

- Да уж поболе вашего знаю, - произнес мальчишка важно, и губы его растянулись в лукавой, но чуть смущенной улыбке, - знамо дело, для чего воруют.
Слова свои Дино сопроводил характерным жестом, каковым сутенер может в считанные мгновения предложить  проходящему мимо известных закутков и переулков  синьору услуги одной из своей подопечных. Однако отчего-то в этом жесте недоставало обычного куража и бахвальства. И даже самому Дино он показался нелепым и неуместным перед священником. Особенно после сказанных им слов. Слова то были просты, и голос говоришего их  мягок и спокоен – в нем не слышалось ни укора, ни угроз о том, что настигнет шельмеца кара господня , вот только кусали они Дино, как блохи, коим одинаково вольготно жилось, что в париках дам и кавалеров, что в шерсти собак, что в ветхой одежонке, висевшей на худых мальчишеских плечах. Одна из этих тварей как раз на словах прете «а бревна в своем глазу», пребольно укусила Дино в аккурат повыше той части тела, что обыкновенно служит для того, чтобы ударами розог вбивать в головы непослушных чад науку и благовоспитанность.
Бревна Дино в своих голубых, как ясное апрельское небо, глазах так и не заметил – ни в правом, ни в левом – прете мог сколь угодно говорить подобными фразами – все отношения его юного собеседника с богом и собственной совестью, сводились к поистине иезуитскому лукавству в весьма вольных трактовках понятий «украсть» , «солгать» и «совершать дурные поступки».
И именно в добром и кротком прете, мальчишка нашел того, кто, судя по тому, что не спешил слиться с толпой, мог стать достойным слушателем, хотя сам Дино был слишком мал, чтобы настолько точно понимать мотивы своих поступков.
- А я разве говорю, что отличаюсь? – мальчишке не оставалось ничего, кроме как признать, что он такое же отребье, как и его приятели, вот только стыдится этого он не собирался, - Господу Богу видать угодно было, чтобы я жил на улице, у девочки из приюта не было родителей, а у кого-то, вроде синьора Корделино - тут взгляд мальчишки стал виноватым, но не утратил дерзкого блеска, - есть деньги, чтобы устраивать свои дела. Я не виню Господа, прете, - поспешно добавил он, - просто живу, как получается, и знаете, думаю, что он, - взгляд мальца устремился в небо, - не хочет, чтобы я не жил вовсе.
Не выдержав зуда в укушенном блохой месте, Дино потер свой зад, и вздохнул.
- Даже блохи ведь живут по милости божьей, так чем мы хуже?